Tuesday, March 27, 2012

Family Stories

Семейные истории

Наш дом стоит на участке нашего лендлорда. («Шишков, прости, не знаю, как перевести.» Хозяин? Но он не наш хозяин, а – дома. Хозяин дома? Тавтология с первой частью. Короче, лендлорд.) Его дом стоит выше по склону холма, по ступенькам подняться. А ниже – участок и дом соседей.

Лендлорда зовут Пьер Легранж. Он свободно говорит по-английски, но с лёгким акцентом. Мы слышали, как он напевал что-то по-французски своим маленьким внукам. Француз, стало быть.

Соседи ниже – семейная пара с двумя детьми младшего школьного возраста. Когда мы знакомились с главой семьи, Максом, он упомянул, что Виктория, жена, имеет русское происхождение, но родилась и выросла в НЗ. (Детей, кстати зовут Сергей и Мила. «Не Людмила, а Мила», - подчеркнул Макс.)

Истории Пьера и Виктории меня сразу заинтересовали. Но ведь не спрашивать же в лоб с бухты-барахты. Оставалось ждать случая. А пока прикидывал сам.

Откуда берутся французы? Разумеется, из Франции. Пьер, надо сказать, весьма небеден. Участок земли с двумя домами в очень дорогом районе, Porsche, два Land Cruiser-а, какие-то грузовички-пикапчики время от времени. Когда у нас были проблемы с его (тогда ещё) стиралкой, он собирался привезти другую «с фабрики». А то вдруг он пропал на несколько месяцев, и его великовозрастной сын, извиняясь за очередную шумную молодёжную вечеринку, закатанную в отсутствие папы, упомянул, то тот «проверяет свой бизнес в Африке»… Короче, явно не нуждается. Воображение рисовало проданный гектар отличного виноградника где-то в Бордо (Где же ещё? Это как любой голливудский фильм про Россию непременно показывает заснеженную Красную Площадь с Василием Блаженным) с прилагающимся шато («…замок был построен, как замки строиться должны.») Ну, хорошо, не шато с виноградником, но уж просторная парижская квартира на Rue de Constantine – уж точно. Ради беззаботной жизни в Новой Зеландии. Короче, воображение рисовало. Что характерно.

Относительно Виктории я терялся в догадках. На вид ей лет 45-47. Значит, родилась в середине 60х. Здесь, в НЗ, у русских родителей. Откуда в НЗ могли взяться русские в то время? Просто так тогда не уезжали, а сложно так уезжали не в НЗ. Значит, к тому времени они уже давно жили не в России/СССР. Дети белой эмиграции? Пленные Второй Мировой, оказавшиеся после войны «по ту сторону»? Интересно же.

И вот около года, когда Ира и моя мама сидели с детьми дома, Виктория взяла и пришла в гости – познакомится и принести два мешка детской одежды и игрушек, оставшихся от выросших из них её детей. Усадили за чай, поговорили. Она понимает русскую речь, а сама уже не говорит, только по-английски. Но настойчиво просила говорить с ней по-русски. В разговоре (по пересказу Иры) она упомянула, что, действительно, её родители были русскими, приехавшими в НЗ «после войны». Она родилась здесь, и в детстве ещё говорила по-русски, но потом, зажив отдельно от родителей, постепенно забывала язык, и сейчас уже не может на нём изъясняться. Интересно же, правда?

С тех пор частенько здороваясь и перекидываясь с ней словечком, как здесь говорят – «через ограду» (благо она здесь почти всегда либо низкая, либо тонкая решётчатая), мы звали её снова в гости, да и она говорила: «Да-да, надо как-нибудь к вам зайти», но так и не приходила. Так же было и пару недель назад, но она всё же уточнила, когда именно нас можно застать. И вот в воскресенье, после позднего второго завтрака у детей, когда они уже успели за утро превратить дом в иллюстрацию взрыва на макаронной фабрике и начинали капризничать, потому что уже устали и хотели спать, неожиданно за стеклянной входной дверью я увидел соседку.
- Привет. Это вам; надеюсь, пригодится, - протянула она большую сумку, набитую детскими вещами. – А это мой брат Олег, он говорит по-русски.
На пороге стоял пожилой мужчина, держа в руках большую пластиковую коробку, где горой лежали игрушки и детские книжки. Мы пригласили их войти, с благодарностью приняли подарки.
- Если что-то из этого вам не подойдёт, или если уже есть что-то, от чего надо избавиться, просто отнесите мне под дверь, я обычно отвожу всё в хосписный магазин. (Прим.: Такие магазины принимают у людей всякую всячину на безвозмездной основе, и выручка от продажи идёт на благотворительные цели.)
- Спасибо. Но у нас есть несколько знакомых, имеющих или ожидающих малышей, так что, мы обычно каскадно передаём им.
- А, тогда всё отлично.
Перебросились ещё парой фраз на тему, какие дети милые, и как, наверное, нелегко нам.

Ира, как гостеприимная хозяйка, предложила гостям остаться на чай, но те вежливо отказались, указывая на хнычущих детей: «Вам сейчас явно не до того», и удалились. Когда через полчаса мы на удивление быстро уложили детей спать, решили всё же позвать их на чай. И не пожалели. Поговори о том да о сём, обсудив привычные темы новозеландской погоды, как давно мы здесь и как справляемся с детьми, мы, наконец, задали вопрос об их истории. Рассказывал Олег. Начав говорить по-русски, он всё же вскоре остановился: «Я буду по-английски, хорошо?» Передаю его рассказ, как запомнил.

Их отец был морским офицером, служил на Балтике. Во время войны судно подорвали, но он спасся, воевал на берегу, попал в плен и был в лагере для военнопленных.

Мама жила в Ленинграде. Семья её матери жила в деревне. Незадолго до начала блокады она жила у них, потом поехала в город проведать отца, а когда вернулась в деревню, оказалось, что фашисты угнали всю её семью на работы. Оставив отца в городе (и больше никогда его не увидев – он умер в блокаду), она отправилась на розыски семьи, нашла их и присоединилась. В течение долгого времени их использовали как рабочую силу, перегоняя с места на место все западнее. Однажды их разместили рядом с лагерем военнопленных. Хорошо зная немецкий язык благодаря университетскому образованию, она упросила разрешить ей быть медсестрой в лагере. Там и познакомилась со своим будущим мужем.

Когда война закончилась, перед ними был непростой выбор. Отец понимал, что по возвращению на Родину, его, пленного офицера, ждёт смерть. Поэтому они приняли решение, воспользовавшись случаем, перейти на территории, отходящие к Союзникам. Там, приписав себе эстонское происхождение, они смогли обосноваться в Гётингене, где вскоре у них родился сын, Олег.
Потом был Шанхай, потом была Великобритания, и уже оттуда – большой пароход, увозящий в Новую Зеландию множество беженцев, осевших после войны по ту сторону Ла Манша, и теперь решивших начать новую жизнь на далёкой неведомой земле. Среди них было много русских и украинцев, которые за время долгого пути так сдружились, что потом ещё многие годы поддерживали близкие, почти семейные отношения. Пароход прибыл в Веллингтон, где беженцев уже ждали. Для них было готово жильё, первая помощь и курсы по адаптации к жизни в новых для них условиях. Олег вспоминает, как дружно, большой общиной, жили беженцы из СССР, помогая друг другу, присматривая за детьми, собираясь большой компанией на «шашлыки» по выходным и праздникам.

На обустройство ушло немало времени, но в конце концов жизнь наладилась, и у них родилась Виктория.

К сожалению, они с Олегом рано лишились отца, он погиб в автокатастрофе.
Мама работала всю жизнь в лаборатории химического анализа на кондитерской фабрике Griffins. Когда они только приехали, это была маленькое производство, принадлежащее выходцу с Украины. Сейчас это известная марка, их разнообразное печенье продаётся в любом магазине.

Дома с детьми говорили по-русски, и они хорошо знали язык, хотя вне дома его не использовали. Но когда Виктория стала жить самостоятельно, она постепенно разучилась говорить по-русски, хотя более-менее до сих пор понимает. Между собой они с Олегом давно перешли на английский. Последние много лет мама была единственным человеком, с которым они говорили по-русски. Но 2 года назад её не стало, общаться стало не с кем. Теперь Виктория хочет восстановить утерянный язык. В прошлом году они ездили в Питер на 2 недели, встречались со своими дальними родственниками. Те их водили по городу, показывая, в том числе, места, так или иначе связанные с жизнью их родителей. Слушая песни, которые родственники пели своим маленьким детям, Виктория узнавала те, что слышала в детстве от мамы.

С приездом в Россию связана ещё одна история. В 80-м году Олег с матерью приезжали в СССР в качестве туристов. Уже тогда у иностранцев была популярна поездка через всю Россию на поезде по Транссибирской магистрали и дальше до Питера. Так они и поехали. Каким-то образом они смогли найти и связаться со своими дальними родственниками в Питере. Один из них, милицейский начальник, пришёл встречать своих неожиданных родственников на вокзал и нос к носу столкнулся cо знакомым сотрудником органов, пришедшим сопровождать группу иностранцев (два ведомства были через дорогу и все друг друга знали). Только хорошие отношения с этим человеком спасли его. Два года назад, когда Олег вновь с ним встретился, они вспоминали это с улыбками, но тогда наличие родственников за границей могло разрушить жизнь.
Вот такую необычную семейную историю мы узнали от наших соседей.

А потом, в разговоре «за жизнь», речь зашла о Пьере, и Виктория рассказала, что Пьер, оказывается, приехал НЗ из Южной Африки, где его семья живёт уже больше 150 лет и всё это время владеет курортом на минеральных источниках. В последнее время дела там идут не очень, и вот Пьер собирается поехать туда на год, чтобы наладить дела. Во как, оказывается!

3 comments:

Oleg said...

Да, уж! Жизнь она завсегда изобретательнее любой выдумки. Хотя в страшилки про советскую действительность как-то плохо верится. Но может быть мы просто были очень далеки, слава богу, от подобных проблем.
А вот француз из Южной Африки - это здорово.

Victor said...

Что именно вы считаете "страшилками"?

Из ЮАР тут много мигрантов с самым разным европейским происхождением - немцы, голландцы, французы... Южноафриканский акцент распознаётся легко - они как будто немного "сюсюкают", многие согласные произносятся непривычно мягко.

Irina said...

Насколько я поняла, с историей угона семьи в Германию было немного не так.
Они (вся семья) жили в деревне в Ленинградской области, так что долгое время были в оккупации. Однажды мать Виктории (ее, кстати, Ольга звали) со своим отцом пошли в город, а вернувшись, обнаружили, что за время их отсутствия линия фронта продвинулась очень далеко, так что их деревня теперь оказалась в тылу. Немцы, отступая, практически все население угнали с собой. Поскольку взрослому мужчине перейти линию фронта (и остаться при этом в живых) было практически невозможно, Ольга отправилась на поиски семьи одна. Нашла их километрах в 50, но без младшего брата - тот отстал где-то в самом начале. Так что Ольга опять вернулась в свою деревню, расспросила редких оставшихся свидетелей про брата, нашла его - и они уже вдвоем пошли искать остальную семью, которая за время поисков брата была угнала еще на 100 километров в сторону немецкого тыла. Вся семья жила в лагере для пленных и в конце концов осела в Геттингене. Потом, уже после окончания войны, вся семья, кроме Ольги, вернулась в СССР - разыскивать оставленного там отца. Но, разумеется, его никогда не нашли, он погиб при очередном штурме.